Я из многодетной туркменской семьи, самый младший, восьмой, ребенок. Когда мне было четыре месяца, умер мой папа и так как маме, а она обычная учительница в ашхабадской школе, было очень тяжело, она отправила меня в деревню к бабушке. Там я жил до седьмого класса.
Девятый класс я окончил в столице, потом — два года в колледже, после которого отслужил. В армии я получил звание сержанта, друзей завел. С ними в 2006 году поехал на заработки в Турцию. Вы же знаете, у нас визовый режим с Россией, поэтому все едут на заработки в Турцию. Там я работал продавцом, хорошо зарабатывал, маме помогал. Через пару лет меня депортировали — я не успел вовремя продлить документы.
Тогда я решил поехать в Россию. Нашел компанию, которая сделала мне учебную визу в Россию за 1000 долларов. Попасть сюда по-другому я не мог. Деньги собрать помогли братья, понимали, что на родине мне не нравится. Для нашей семьи это были огромные деньги. Если в Москве я работаю, например, грузчиком, и получаю 500 долларов, то в Туркменистане хорошей зарплатой считается пятая часть этой суммы. Есть разница?
В 2010 году я прилетел в Россию и снова пошел учиться в колледж, после него поступил в туристический вуз. Чтобы оплачивать обучение, я кем только не работал — грузчиком, поваром, официантом.
Про свой ВИЧ-статус я узнал в 2014 году. Мне надо было обновить медкнижку, и я в том числе сдал тест на ВИЧ. Он оказался положительным. Я не сразу понял, что это такое — не дали медкнижку, ну и ладно. Но без нее с работы уволили, еще и последнюю зарплату не выплатили. Я устроился работать уборщиком в ночной клуб. Работал без договора, зато каждый день получал 1500-2000 рублей наличными.
Спустя какое-то время у меня начались проблемы со здоровьем, но я не обращал внимания, думал, это потому, что я много работаю и плохо питаюсь. Потом начались головокружения, обмороки.
Однажды я, сильно уставший после суток работы, возвращался домой, и у меня украли сумку с деньгами и всеми документами. Полиция ничего не нашла, и мне пришлось вернуться на родину, чтобы сделать новый паспорт. В Туркменистане это непросто, отнимает много времени. Когда я вернулся в Россию, однокурсники уже закончили учебу, а мне работать надо было. В итоге вуз я не окончил.
Последний раз визу мне дали туристическую, только на месяц. Найти официальную работу и выправить рабочую визу не получилось, поэтому с 2017 года я нахожусь в Москве нелегально. Но у меня ВИЧ, с которым в Москве я могу жить, а в Туркменистане нет. В этом я убедился, когда летал на родину. Я же там был в СПИД-центре, тест сдал, а мне дали справку, что я абсолютно здоров. Все потому, что в Туркменистане отрицают наличие ВИЧ-инфицированных. Люди могут умирать, но никто не скажет правду.
В какой-то момент в Москве мне стало совсем плохо — ведь я не принимал терапию с 2014 года. Как я потом узнал, ВИЧ уже перетекал в СПИД и у меня началась саркома Капоши. Я пошел в поликлинику. Там я случайно встретил врача, которая спасла мне жизнь. Она сама была из Ашхабада и сразу поняла, что со мной, вызвала скорую и меня положили в больницу. Эта же врач дала мне контакты фонда «Шаги», сотрудники которого помогли мне с лечением. Благодаря их поддержке я живу. Эти люди, хотя я для них посторонний человек, до сих пор искренне переживают за меня и поддерживают. Никогда не думал, что такие еще остались в Москве.
Сейчас я работаю на тех работах, где не нужна медкнижка и договор. Каждый день принимаю терапию. На нее уходит 10 тысяч рублей в месяц — существенная сумма для нелегального мигранта.
Я часто думаю про Туркменистан. Там много таких людей, как я. Они просто страдают и умирают. Там им никто не помогает. Как мне протянуть им руку помощи? Меня же там никто не услышит, а если я начну что-то делать, то на следующий день просто исчезну. Такие люди там часто пропадают навсегда.
Понимаю, что у меня нет другого варианта, кроме как жить в России. Здесь я стал больше ценить жизнь. Конечно, иногда на меня нахлынет, кажется, что я не такой как все. Но жить-то все равно хочется.
Записала Екатерина Иващенко
Иллюстрации Александр Носов